В постаревших фото – совсем молодые лица. Тополиный пух ложится хлопьями снега.
«Я умею стрелять удачливей, чем молиться, вот и вся моя сказка», - думает Мэгги.
Хорошо на войне, если весел, меток и зол, если выжил, то хлопнул стакан и опять пошел.
Но война закончилась, и Мэг осталась одна, и уже пять лет ей совсем не снится война.
Мэг стоит у распятья, перебирает четки, стук опережает секунды в беге.
А Христос глядит укоризненным взглядом черным: «Ну и дура ты, - шепчет, - Мэгги.
Ты бы шла отсюда, ребенка бы родила, кончилась война, жизнь прекрасна и все дела».
Мэг откладывает четки, берет разбирать автомат. Думает: Господи Боже, помилуй мя.
«Воевала за лучший мир, но не пригодилось, в этом плане солдат и монашка – почти коллеги.
Я совсем не умею сдаваться на чью-то милость, не кончается моя перестрелка», - думает Мэгги.
Мэг выходит на улицу через часик, когда темней. Хищная улыбка и автомат на ремне.
Мэгги мир очищает от мусора, что налип. Автоматная очередь. Тихий короткий всхлип.
Возвращается утром. Так гулко сердце стучит. И Христос на нее глядит. И молчит. Молчит.
(с) Лемерт