Август истекает малиновым соком, солнечная терраса, вино, омлет.
У тебя чудесный дом и жена под боком, и с войны прошло четырнадцать, что ли, лет.
У тебя осталось четыре шрама на коже, впрочем, тема войны в семье стара и избита.
Просто раз в пару месяцев тебе снится одно и то же,
Не уснешь, пока не глотнешь медицинского спирта.
Вы тогда отступали через твою деревню, осень била ветром, смеялась пылью в глаза,
За тобой раскачивались деревья, листья путались в отросших твоих волосах.
Вы остались на ночь, и ты пошел не к родителям - ты нашел старый домик рыжеволосой Элли.
Ни соседи, ни друзья твои не увидели, как вы держались за руки, как смотрели.
Как вы падали в сено, как смеялись и обнимались,
Даром что завтра опять бесконечное отступление,
Тебе дал господь эту малую малость - говорить с ней, посадив ее на колени.
А у Элли теплое тело и круглые груди, а осенние ночи длинны, длинны.
И неважно, совсем неважно, что скажут люди, если двое вас, счастливых, как до войны.
Как вам ветер в окна гудел неистово, как зияло небо морозовеющей синевой.
Как ты вышел под утро воздуха глотнуть серебристого, а вернулся - и в доме не было никого.
Как вы отступали все дальше, дальше, как ты думал - боже, как я устал же.
Как совсем забыл же про то письмо - мать писала, что Элли умерла. Два года назад, зимой.
Допиваешь вино и внезапно осипшим голосом ты зовешь свою Катарину.
У твоей жены такие же рыжие волосы и глаза, как у Элли, цвета болотной глины.
(с) Лемерт