Ничто в великом нашем деле благоразумию не чуждо. Владыка знает наши цели, а Турин знает наши нужды. Комбаты - в масках,горы - в штольнях, а брег завален арматурой... Ну что, Кассандра, будь довольна - не ты одна осталась дурой.
Опять безумствуешь, мой легковерный город, Опять спешишь влюбиться, в кого не надо! А я не нолдо - больной поседевший ворон, Которому полеты уже не в радость. Не я - а необязательная помарка, И не на своей странице, а где-то ниже... Но я усядусь на ветку и буду каркать, Пока меня хоть кто-нибудь не услышит!
Поэты нынче не в чести, стихи не в чине. Уменье драться и грести нужней мужчине. Так называемый вокал уже не годен... - А я тебя, поэт, видал о прошлом годе. Ты будешь много спать и есть у нас в обозе. Ты будешь громко петь про честь, ветра и грозы. Но чуть ответственный момент - ты ноги в руки... А главный жизненный струмент - мечи да луки. Мы тоже тренькаем на ём с утра до ночи, А спеть - приспичит, так споем чего захочем, И будет слушать недосуг твои эклоги... Бери суму, любезный друг, и брысь с дороги.
И так весь этот праздничный день - стоит, глядит в серебро реки, Красив, и строен, и в меру горд, роняет на берег на дальний тень И знает - смотрит из-под руки, его сверяет - с проектом - лорд. И лорд решает, что да, вполне, что про такой грандиозный труд Никто не скажет: "его каприз". А я лишь мост - проходи по мне, Уж раз меня водрузили тут, ругай и хвали, но не прыгай вниз. А я лишь камень, и я не в счет - здесь не предусмотрена душа (А то - ходить по душе. К чему?). Не спрошен, не выслушан, а еще - Единственный, кто не может решать, ложиться ли под ноги и кому...
...и в горящий, как майский костер, закат, говорю: это я его строил здесь! Государь, ты сейчас уже виноват - ты живешь и болеешь не тем, что есть. Ты боишься - и в праздник я чую вкус и сомнений твоих, и твоих тревог... Ты бы правил - но вот никогда не мог. А теперь не мешай - ибо я могу. Впрочем, завтра поверишь, и будешь тих, а другому останеться злиться впрок... Но один меня спас, а второй впустил, и поэтому, ты уж меня прости, Кто из нас и кому оказался - рок?
Мост, не спорю, прекрасен со всех сторон, даже снизу, наверное, - надо глянуть, - Украшение городу и заслон... Так что проше пожаловать на поляну - Где отметим событие, выпьем в честь вдохновившего город на стройку века. Даже я, полагаю, приду заесть поражение от руки человека. А заемши, настроюсь кричать "ура!" - но качать не пойду - со здоровьем плохо... Да куда же ты тащишь меня, эпоха, я так тщился хотя бы сберечь "вчера"! Государь мой, я числюсь как маловер (и не только, да ладно, сегодня что уж...) Объясни мне, прошу тебя - что теперь? Уточняю - ну если, конечно, можешь.
Мне не пристало слово "государь", но жаловаться тоже не пристало, А равно как и воздыхать устало и лезть второй щекою под удар. Так вышло, что за золотом венца и кодексом навязанной мне чести Со всем своим духовным миром вместе я взял и поместился до конца. Мне наплевать, а буду ли судим, а судьи кто и сколько мне попросят. За мной придет моя глухая осень, когда ноябрь прикажет: "Уходи!" Моих следов не будет на снегу - да не останусь я ничем отмечен. Вот разве что придуманным под вечер: не путай "не хочу" и "не могу".
То ли я далеко ушел, то ли в чаще таких лесов Нет простора для голосов... Одиночество. Хорошо... Здесь тихи и светлы ключи, здесь зимой очень мягок снег. Успокоеные навек, я и флейта моя молчим. А когда прорастет трава, одевая пологий склон, Мне приснится хороший сон - мне приснится, что ты жива.
Так случилось - я вернулся, а меня уже не помнят. По-другому шепчет эхо в глубине знакомых комнат, И не так ложатся тени от окна и до порога, И молчание зачем-то растянулось свыше срока... Так случилось - я вернулся, а куда - и сам не понял. По другим полям другие табунами ходят кони, И другие смотрят ивы в изменившуюся реку, И мое забрали имя для другого человека. Я опять надену куртку, помашу лесам окрестным. Возвращаться слишком поздно абсолютно бесполезно. Вычислю уже в дороге, подсчитавши дни и мили: Там, откуда я вернулся, тоже обо мне забыли...
Песни черпаю горстями и разбрасываю розно. Голос песен не потянет, потому что слишком поздно: Видишь, милый, дело к ночи, ночь пустынна и просторна. Сны бездомные охочи в явь пускать густые корни. Сны бездомные колючи и мутны, как день вчерашний. Берегись-ка, милый, лучше, ну а мне теперь не страшно. Слишком долго-трудно-много я уже носим землею. Дальше все мои дороги перехлестнуты петлею. Мне бы только до заката, словом-взглядом-жестом-вздохом: Помни, милый, так не надо, потому что это плохо. Был когда-то, был - да вышел, а опомниться не выйдет - Так что ты меня не слышал и тем более не видел. Уходи своей дорогой, да плутай по ней не очень, Потому что понемногу дело двигается к ночи. Глухо двигается сердце - что-то знает, что-то чует... Мне огнем не отогреться, потому что не хочу я. Глупо это или мудро, кто желает, пусть и судит. Но когда случится утро, здесь меня уже не будет.
Отряд Десять ли, триста ли - разница невелика. Главное - то, что опять умирать в меньшинстве Будут готовы - с полслова и полупинка, Вместе с царем, за царя, без царя в голове. Десять ли, триста ли - в списке великих людей Или же эльфов (и всех гуманоидных рас), Делавших глупости ради каких-то идей - Волею судеб не очень затронувших нас. Десять ли, триста ли... Пусть не смертельный урон - Толку немного, а только расстройства одни: Ими ли будет повержен какой Саурон? С ними ль дождется подмоги какой Леонид? Их и бывает, героев-то, вечно не столь, Сколь для победы потребно, а - галочки для. ...а в темноте вырастает сияющий строй. Десять ли? Триста ли? Спарта? Нарготронд? Постой, Что нам в числе их и в имени их короля?
Каждый вечер неясные тени собираются здесь, возле камня. И одна из них смотрит на север, словно тянет незримые руки. Ждет как будто какой-нибудь вести или вестника даже, кто знает. И, чем сумерки гуще и ниже, тем внимательней смотрит она... Только вихрь гудит и вьется, подбирается темнота. Слышишь, Морвен, садится солнце, а дорога еще пуста. Только я не припомню ни разу, чтоб сбывались ее ожиданья. Даже кустик перекати-поля не прикатится к серому камню, Даже птицу сюда не приносит пыльный северный ветер-скиталец. Только, выпрямившись в ожиданьи, эта тень продолжает стоять. Только вихрь гудит и вьется, пыль вздымается на тропе... Слышишь, Морвен, садится солнце, но никто не идете к тебе. Я хотел бы однажды под вечер взять котомку и посох тяжелый И по северной старой дороге выйти к камню по долгому склону. Я бы встал перед ней на колени и сказал: "Госпожа, вот я. Здесь я". Но босюь - а кого распознает и о чем меня спросит она? Травы стелются - ниже, ниже, перед бурей ночной немы. Слышишь, Морвен?.. Уже не слышит.
Крылья черные часто снятся мне по ночам, Крылья черные - а перо в них острей меча. Камнем падает, эхом бьется не крик, а клич - Я же знаю, что он раскроет их у земли. Миг помедлит - и черной тенью метнется ввысь, Чиркнув перьями по верхушкам сухой травы. Я бы крикнул - наверно, крикнул бы: "Бейте влет!" - Только разве стрела простая его найдет... И внутри меня - как прилив - нарастает мгла, Опрокинут я черным взмахом его крыла! По ночам он приходит, садится мне на кровать, И смеется, и проклинает меня опять...
Я не спорю с тобой о долгах, о любви и возмездии - тоже. Мы с тобой слишком многим похожи, оба стиснуты, словно в тисках, То ли неким решеньем судьбы, то ли цепью своих же ошибок, И не нам предлагается выбор - то ли быть нам, а то ли не быть. Эта чаша склонится ко дну - или надо читать "перевесит"? Ты стоишь, и спокоен, и весел, улыбаясь грядущему дню. Мы с тобой обойдемся без слов - ведь слова не обходятся даром... Я ломаю последним ударом поперечину наших весов.
Я избегаю "по плечу", а также "вправе" и "не вправе". Я просто скромно помолчу - затем, что нечего добавить, Уже не возвращаясь впредь к извечно актуальной теме: Не дрогнуть и не пожалеть ни до, ни после, ни во время.
Даже равенства не хочу на полу у ее колен. Я - чтоб вражескому мечу не звенеть на ее земле. Я - чтоб западным кораблям не мешать ее чутким снам. Я - чтоб именем короля королевой была она. Я - чтоб первого соловья ей разыскивать по весне. Не затем, что она моя, а затем, что она - во мне.
Равенства знаки проставив между Тем, что утратил и что обрел, Вижу: по грани моей надежды Третий, последний, летит орел. Поздно. И слишком, наверно, просто, Если раздумаю и приму... Но перед тем, как шагнуть с откоса, Я оборачиваюсь к нему.
Я видел порядочно, как должно, удобна была скамья, И, кажется, я не сломался, но я больше уже не я. По-прежнему поступь моя легка и воля моя тверда, Но верная все еще мне рука немногим теплее льда. И судьбы чужие ко мне на суд вы отдали на беду... Я знаю, куда я теперь иду и что и кому несу.
Тихо в моей кузнице по ночам, только эхо гулкое - между стен. Мне уже давно ни к чему свеча - как-то легче дышится в темноте... "Это только выглядит как любовь - все равно я больше люблю металл..." В старенький верстак упереться лбом и сказать кому-то, чтоб перестал: Не цепляйся, хватит же, за свое, изваять из золота - не проси! ...Странно ли, что думаю про нее, если совершенна - превыше сил? Бред ли это, происки ли судьбы, на меня имеющей все права, - Я не собираюсь ее любить! Но и не подумаю забывать...
Надо выйти к войску, сказать хоть что-нибудь, Вставши для наглядности возле знамени... Море гладью стелется - прямо до неба, И за облаками не видно Амана. Кажется, мы в прошлом довольно спорили Не без вдохновения и усердия - Нас не остановят, и вся история (Вот вам их понятие милосердия). Не с кем поделиться печальным опытом: Нам дорога дальше уже нахожена... Я, закрыв глаза, повторяю шепотом: "Яблочку от яблони - не положено..."