И пусть только кто-нибудь скажет, что я неправа — Скажите, пожалуйста, сами себе же наврете! От этой эпохи остались одни острова, И только попробуй их спутай теперь на зачете. ***Вот Халмир не спутает, чтоб его, местный герой, Его даже преподша хвалит, проклятая стерва, А я-то по Пятой, ну, может, чуть-чуть по Шестой, Я дуб деревянный по жизни в истории Первой! Вторая и Третья еще не такая тоска, Конкретики больше, не где-то чего-то когда-то, А тут разобраться — как утром носки отыскать: Сплошные неточные факты и спорные даты. Хоть сами решите, в какой оно выдалось год, Потом удивляйтесь, что я это знаю некрепко... Вот тут еще ладно: причины ухода в Исход — По принципу внучки за бабку и дедки за репку. А сколько туда исходило, поди их пойми, В анналах по-разному пишут число и проценты. Сыны Феанаро: в природе не больше семи, А если шести, то запомнить, с какого момента... Без них, несомненно, провалится нафиг земля, И весь факультет безвозвратно потонет во мраке! На тройку-то хватит, пожалуй, того короля, А речи его забирайте зубрить на филфаке. Еще бы спросили, как звали у Тингола мать, Когда у него ее не было сроду и нету, А Гилдор с четвертого курса зовет погулять, В киношку, в кафешку, во всякое прочее лето, И хочется мигом сорваться, забив на зачет, Но вылететь стремно, останусь по глупости с носом, И что тот король умудрился построить еще, В билете стоит совершенно отдельным вопросом, А если не знать, то доцентша пошлет далеко, Она не поймет, что не каждого с древностей штырит... Ну эту-то крепость хотя бы запомнить легко — Когда Минас Тирит, она и тогда Минас Тирит, И в целом попроще, чем весь Непокой и Исход, Учить по сравнению с прочим, пожалуй, удобно: Осада, падение, кстати, какой это год, И далее в «Лэйтиан», можно по тексту подробно. Вот с этим закончу, и можно вздремнуть до утра, Часа на четыре — и снова учебная смена...
...опять, как всегда, тормошат: поднимайся, пора, А то без тебя уже некого ставить на стену! И даже не буркнуть спросонья «чего ты хотел», И думать (которые сутки?) совсем не об этом, А только о том, что хватило бы силы и стрел, О том, что отчаянно нужно дожить до рассвета, Конечно же, сможем, мы все уже столько смогли, И сколько бы в этом огне ни рассыпалось прахом, А нам остается стоять — ради нашей земли, Стоять до конца, до нездешнего черного страха, Без чар и кошмаров попробуй иначе возьми, Кого ни стальными клинками не взять, ни волками, Кому в эту землю на месте ложиться костьми, Кому оставаться, пока не обрушится камень...
...Обычный рассвет и обычнейший вид из окон, И наглое солнце встает без малейшего звука... Не Гилдору ж плакать в четыре утра в телефон, Что я доучилась до слез, наваждений и глюков! Ну может, потом, только он всё равно оборжёт, И дурой, наверно, за дело вполне обругает, И времени нету трепаться, и завтра зачет, И крепость за окнами — Страж, но не та, а другая. Да ну меня лесом, слова — это просто слова, Бессмысленный страх и совсем ненаучная жалость: От этой эпохи остались одни острова. Тол Морвен, Тол Химлинг... Тол Сирион — нет, не осталось.
Тебе говорили "не пей их вина, умрёшь". А я его пил, с одного с ними ел ножа! Смотри, это самый обычный железный нож, Он сделан из тверди земной, не из миража.
Смотри, вот моя рука о пяти перстах, Она из огня и плоти, как и твоя. Тебе говорили - и лгали - внушая страх, Что наши тела все из морока и гнилья.
Тебе говорили - и лгали - пятнадцать лет, С тех пор, как ты стал едва разбирать слова, Что пламя наших костров - это лунный свет. Что плата за право петь с нами - голова.
Так грейся, смотри и слушай, и сам поймёшь, Что мы не враги, невзирая на чуждый вид. Сегодня ты сам увидишь, что сказка - ложь И, так же как твой, наш народ свой очаг хранит.
Я же долбаный кинестетик, мне подавай Порельефнее кружку, а в кружке горячий чай; Мне бы только зарыться носом, уткнуться лбом, И шептать – хоть чужой, но знаком же, знаком, знаком; Мне бы руку в мешок с крупою и там забыть; Я из тех, кто касанием лёгким здоров и сыт; Я из тех, кто, нащупав под свитером тонкий шрам, Сладко морщится; я вообще-то поклонник травм, Швов, царапин и лёгкой небритости; у меня Пальцы голодны, и настолько, что аж звенят, Их бы в бархат бы синий, в глину бы, в пластилин, В мякоть персичную, в айвовую – хоть один; Их пустить в экспедицию, в пешую, в кругосвет, Вот они огребли веселий бы и побед, Вот вернулись они б истёртые, с ломотой, Но зато не кусала больше б их, но зато Не трепала бы хвост котовий, как чётки, не Топила б себя ни в ванной и ни в вине. Я же долбаный кинестетик, и вместо слов Пальцы душат запястья, молча, до синяков.
Уронила Таня в речку: мыло, шило, свечку, гречку, Гвоздь из старого забора, логотип Роскомнадзора, Патриарха, казака, скальп соседа-мудака, Два десятка скреп духовных, пару помыслов греховных, Сто комментов из контакта, непроверенные факты, Из фейсбука длинный срач и дырявый старый мяч. Следом канули на счастье представитель местной власти, Три крымнаша, три намкрыша, хвост повесившейся мыши, Семь болельщиков футбола, педагоги ближней школы, Депутаты-паразиты, православный инквизитор, Злые тетки со скамейки, пьяный дядька в телогрейке, Толстый тролль и тощий тролль, контрафактный алкоголь, Игроки в варкрафт и доту, гадкий менеджер с работы, Доставучая реклама, Танин бывший вместе с мамой, Тридцать восемь разных гуру, сайт блюстителей фигуры, — Всё подряд летит с обрыва, но итог всему паршивый: Сколь ты, Таня, ни хреначь, а потонет только мяч. Да и тот помрет без славы, потому что он дырявый.
Я капитан вcех тoнущих кораблей сразу, Я лучше всего умею пускать слезу и вставать на нoc. Я говорю «мы прорвёмся», и эта простая фраза Звучит то ли как девиз, то ли как диагноз.
Я лучшe всегo умею держать лицo и читать карту, Прoсить помочь фармацевта (почти что Бoга). На что-то другое мне не хватает фарта И, может быть, друга, но это не нужно трогать.
Кoмедия смертных лечений души и тела Пускает за так, никогда не берёт процента. Наш доктор хотел бы успешного пациента, А видит кошмары о тoм, что ещё не сделал.
Тaкого не снилoсь ни Фрейду, ни Карлу Юнгу, Куда уж понять прохожему незнакомцу. Воскресший из вод капитан опять превратится в юнгу. Вот доктoр-тo удивится, когда проснётся.
Бог говорит Гагарину: Юра, теперь ты в курсе: Нет никакого разложения с гнилостным вкусом, Нет внутри человека угасания никакого, А только мороженое на площади на руках у папы, Запах травы да горячей железной подковы, Березовые сережки, еловые лапы, Только вот это мы носим в себе, Юра, Видишь, я по небу рассыпал красные звезды, Швырнул на небо от Калининграда и до Амура, Исключительно для радости, Юра, Ты же всегда понимал, как все это просто. Мы с тобой, Юра, потому-то здесь и болтаем О том, что спрятано у человека внутри. Никакого секрета у этого, никаких подковерных тайн, Прямо как вернешься – так всем сразу и говори, Что не смерть, а яблонев цвет у человека в дыхании, Что человек – это дух небесный, а не шакалий, Так им и рассказывай, Юра, а про меня не надо. И еще, когда будешь падать – не бойся падать.
Жил дракон хвостатый и зеленый. Был он огнедых и зубоскал. В обществе драконов есть свои законы: он принцесс нередко похищал. Должен был поддерживать дракошка свой пищеварительный процесс: Мы, к примеру, ложкой кушаем картошку, а драконы кушают принцесс. Жил в то время рыцарь благородный. Был он просто сказочный герой. И в седле походном, в шлеме самом модном за добро не раз вступал он в бой. Много дырок он наделал шпагой в разных наглецах и подлецах. На злодеев-магов доблестью, отвагой наводил он неизменный страх. Вот прознал тот рыцарь про дракона и про то, что тот принцессу спер. Меч свой заточил он, на коня вскочил он. И помчался в бой во весь опор. Длился бой не менее чем сутки и без перерыва на обед. При пустом желудке, это вам не шутки… Наш дракон совсем сошел на нет. Был закон, ну очень интересный, этих самых стародавних дней: Если в битве честной ты спасешь принцессу, то жениться должен ты на ней. Все случилось как должно случиться. Во дворце был грандиозный бал. Но знакомым лицам говорил наш рыцарь: «Лучше бы дракон меня сожрал.» Так в боях за славу, за корону вот к чему привел нас всех прогресс: В мире безусловно больше нет драконов, но зато полным-полно принцесс. Так что, рыцарь, береги природу! И драконов тоже береги! И не зная броду, ты не суйся в воду! И пусть плачут все твои враги.
Алебардой размахнулся воин, атакуя все сильней и злей. А дракон? Дракон вполне спокоен, адаманта грудь его прочней. Арбалет бы, может, и помог... Ах, придется драпать со всех ног... * Бард лихой разносит, веселится, быль и небыль, сказки-небылицы, Байки со зверями да с людьми... Был ли тот дракон? Поди пойми. Был иль нет - а все ж довольно ясно: барышне одной гулять опасно! **** Вечная сказка: уже много лет в башне прекрасная дева томится. Ветреный принц под окном постучится - вот и готов для дракона обед! * Горыныч, старый добрый русский змей, голов имел не меньше трех, ей-ей! Голодный трехголовый этот гад готов сожрать был просто все подряд. * Дракон, словно буря, летит над горой, дубы вековые сгибая дугой, Деревья пылают, дымится земля... Дрожат ополченцы. Что, страшно? Да, блин... * Если ваш желудок пучит, едкий дым во рту пекучий - Есть названье у отравы: ели пьяницу вчера вы. * Железные латы - как мусор у входа. Жаль горе - героев, но глупая мода Жестокой расправой дракону грозить жизнь запросто может вам укоротить. * Замок строит глупый гном, запереться хочет в нем. Зря надеется, горбатый, злато от драконов спрятать! * Искры летят, рассыпаясь все ниже, и поджигают солому на крышах. Избы пылают, толпа верещит... Ии-эх! Что за праздник драконьей души! * Крылатый силуэт в закате алом, косматых туч укрылся одеялом... Крестьянин, покрестясь, проводит взглядом: Красиво, черт возьми! Когда не рядом... * Люди бывают и толсты, и тощи, любим мы все же девиц - с ними проще; Лошадь приятна на вкус и на вид, лишь бы наездник был чист и умыт. * "Мне бы меч-кладенец, - похвалялся герой, - Мог б дракона свалить я одною рукой!" "Меч такой я тебе зачарую, пожалуй, -- Маг ответил, - но стоить он будет немало." Много продал таких он мечей, говорят: Мертвецы ведь не требуют денег назад... * Ночь, волшебным пологом на мир опустясь, Нас укрыла от сотен завистливых глаз. Ненавистных людей города и поля - Ниже, выше... исчезла из виду земля. Небо манит детей своих, горести - прочь... На мгновенье подарит свободу нам ночь. * Овце на пастбище резвиться так привольно! Она, наивная, вполне собой довольна, Обедом чьим-то себя вовсе не считая, Однако вдруг как будто туча грозовая Огромной тенью закрывает солнца свет. Одно мгновение - и вот овечки нет... * Принцессы минувших волшебных времен! Прекрасны вы были, как сказка, как сон... Пришло поколенье курящих принцесс, прижавших диетой фигуру... Противно похитить, не то что там есть, прыщавую тощую дуру! * Рыцарь удаль восхвалял свою: "Ровня ль мне дракон в честном бою! Раскрою от носа до затылка!" Разыщи теперь его могилку... * Спасатели похищенных девиц свою любовь воспели, будто знамя - Сокровища ж завидев, пали ниц, сменяв ее на злато под ногами. Страж подземелий тех, дракон, сожрал их всех, прийдя на звон. * Тысячу лет уж живу я на свете, Трудно быть мудрым драконом, поверьте... Ткни же мне в сердце, пусть кровь моя брызнет: Тошно мне стало от всей этой жизни! * Ужаса смертельного холод ледяной Убивает слабого, низкого душой. Устоит ли нынешний баловень молвы? У героя мнимого шансов нет. Увы! * Фантазии умерьте, прикройте в сказку дверь: Фактически, драконы повымерли теперь... Фамильный меч в чулане ржавеет, запылен. Фатально не оружие, а поворот времен... * Хлесткий, как бич, как морская змея, хвост у дракона опасней копья. Хватит он им со всей злости - хрустнут противника кости. * Царствен дракон, возлежащий в пещере, цепи златые увешали шею, Цепкие лапы сгребают мгновенно целое море камней драгоценных. * Чешуйки неокрепшего дракона чистейшим золотом горят червонным. Частица первозданного огня, чарует он, сверкая и маня. * Шипенье слышится в туннеле... Шлем надвигая до ушей, Шагает рыцарь в подземелье, шепча проклятья средь теней. Шум схватки, всполохи огня, шмяк! Клац! И снова тишина... * Щит вперед толкают неумехи, щели в нем большие да прорехи. Щерится дракон: наглеем, братцы! Щелкну когтем - щепки разлетятся! * Эпоха гордых рыцарей ушла. Эль прокисает, заржавел топор, Эльфийских песен смолкнул перебор, эй, смельчаки? Лишь по ветру зола... * Юный дракон появился на свет, южного солнца лучами согрет. Юзом скользит, но уже через год юркой стрелою он в небо уйдет. * Ящеров грозных когда-то немало яркое солнце с небес повидало... Я все гадаю - драконы, кто вы? Явь или миф? Нет ответа, увы...
В королевстве небогатом, под горой в лесу густом Жил рогатый и крылатый небольшой такой дракон. В королевский старый замок раз в неделю прилетал, Зазевавшихся служанок регулярно похищал. Но вопрос девиц пропавших короля не волновал, И никто в лесную чащу даже носа не совал. До тех пор, когда однажды прилетел дракон из леса И, дохнув огнем на стражу, утащил в когтях принцессу. Горевал король ужасно, с горя поломал корону, Только рыцарей напрасно посылал он в пасть к дракону. Ни один не возвратился, и объедков не нашли. Но однажды гость явился из неведомой земли. В замок к королю пришел он и дары ему принес, А потом ему с поклоном задал каверзный вопрос: "Если я смогу из лесу, из драконовых зубов, Привести домой принцессу, что отдать ты мне готов?" "Я отдам полкоролевства! - обещал король-отец. - Как умру, так все в наследство и принцессу под венец!" Клятву подписью скрепили, чтобы не забыть потом, И весь вечер брагу пили незнакомец с королем. А наутро незнакомца слуги в замке не нашли - Он исчез с восходом солнца. Слухи разные пошли... Он вернулся спозаранок и, конечно, не один - Рыцари, толпа служанок и еще принцесса с ним. Всех похищенных драконом в целости привел домой. Вот предстал он перед троном, и промолвил наш герой: "Я вернул тебе принцессу и служанок до одной. Все они ушли из леса, чтоб предстать перед тобой. И теперь по уговору, благородный мой король, Не сейчас, но очень скоро в жены взять ее позволь". "Будет так! - король сказал. - Свадьбу славную сыграем, Будет пир и будет бал! Мы гостей наприглашаем Из соседних королевств - Ведь дороги безопасны, Никого дракон не съест. Он убит, и все прекрасно!" "Что ты, папа, не убит! - вдруг принцесса ужаснулась. - Вот, целехонький стоит, я же с ним к тебе вернулась!" Что же дальше? Неизвестно. Но скажу определенно, Что сейчас тем королевством правят хитрые драконы. (с)
Уже который год принцесса спит в замке беспробудным сном. Ничто ее не беспокоит: метели, грозы за окном Ей безразличны, не тревожит ее мирская суета. Который год прихода принца трепещущие ждут уста.
Сад зарастает сорняками, ткут паутину пауки, И пыль годами покрывает все в замке том. Приют тоски И безысходности обитель - так люди все его зовут, Хотя доныне помнят сказку, но принца уж давно не ждут!
Минуло не одно столетье, но колдовство никто не снял, Легенде дивной о принцессе, ее мольбам никто не внял! И бесконечный сон все длится, и каждый день так тщетно ждет Она, что вдруг случайно принца сюда дорога приведет...
Но принц, в красавицу влюбленный, века назад обрел покой. Был реалистом, в сны не верил - итог: женился на другой! Его праправнук подрастает, уже лихачит на коне, С друзьями весело играет. И только ночью он во сне
Принцессу видит, а на утро он шепчет в голубую высь: "Приеду скоро, ты проснешься! Прошу, лишь ты меня дождись!" Но годы пролетают быстро... Он детский сон свой позабыл, Женился! В замке ждет принцесса, чтобы хоть кто-то разбудил...
Ее за маленькой деревней нашли в слежавшемся песке — Табличку клинописи древней на мертвом ныне языке. Над ней раздумывал ученый, и знаки странные прочли — Они до нас из Вавилона в тысячелетиях дошли. Мы в них прочли о мирозданье, начале времени и чисел, И стал далекого преданья нам снова близок тайный смысл. …Был хаос темный и туманный никем не создан, не рожден. И стал он волей безымянной на два начала разделен. Бог Эа, гений легкокрылый, был духом света и тепла, Но Тиамат, слепая сила, обратно к Хаосу вела. Когда впервые жизни милой росток таинственно возник, Она в живом отобразила свой злобный и бездушный лик. В морях, не знающих предела, чешуйчатый свивался змей; Червь грел свое слепое тело на отмели среди камней. Сквозь лес болотистый и темный шагал чудовищный дракон, Покрытый панцирем, огромный, свирепой силой наделен Холодной крови не смущали еще ни робость, ни слеза, И ничего не выражали его недвижные глаза. Но Эа, гений созиданья, дохнул с небесной высоты, И в царстве мрака и молчанья качнулись первые цветы. Червяк медлительный, мохнатый, в тени свернувшийся клубком, Вознесся радугой крылатой, воздушным легким мотыльком. И в берега вступило море, и в жилах стала теплой кровь. И в первом материнском взоре сверкнула искрою любовь. И, наконец, из тьмы пещеры, у края первобытных рек, Взгляд от земли, скупой и серой, приподнял к небу Человек. Но дальше нить повествованья теперь сплетается для нас, Как будто старое преданье свой не закончило рассказ. …В неслышном шаге поколений тысячелетья протекли. И разум, бога отраженье, стал повелителем земли. Росли колонны Парфенона. Вздымались арки и мосты. Сияла в мраморе Юнона улыбкой строгой чистоты. Сквозь все моря, снега и горы прошел, не дрогнув, человек. И к самым звездам думал скоро стремительный направить бег. — Но кто там, панцирем сверкая, встает, как тень былых времен? Все на пути уничтожая, ползет чудовищный дракон. Его сквозь чащу без дороги ведет незримая рука. Его несут стальные ноги, как два огромных червяка. И что там, в небе строем длинным закрыло солнце над землей? Иль птеродактилей старинных летит, гудя, зубастый рой? Они летят, они ликуют, и в землю сеют смерть и ад, И снова, снова торжествует проматерь тварей — Тиамат!
Под вечер /Драконьи сказки/ Смеркалось. Зажигали звезды на темном небе огоньки. Дракончик небольшого роста стоял на берегу реки (Непредставителен, нестрашен: ну, метра полтора в плечах) И, жаря на огне барашка, негромко песенку мурчал. Едва успело солнце скрыться в прохладном западном пруду, Как вдруг на берег вышел рыцарь, ведя лошадку за узду. Увидев у костра дракона, он возжелал его казны. И - абсолютно незаконно – напасть решился со спины. Дракон, заметив тень с кинжалом, проворно убежал в кусты, Плюясь огнем и угрожая, там просидел до темноты. Коварный рыцарь же к пещере рванул на поиски добра, Чтоб насладиться в полной мере сияньем злата-серебра. Пока возился рыцарь в гроте, дракон добрался до костра, Вкусил бараньей сочной плоти и крови выпил полведра, И после до глубокой ночи благожелательно икал, Смотря, как рыцарь шарит в бочках средь огурцов и чеснока, Как поминает чьи-то души и издает протяжный стон… Дракон лежал и чутко слушал, обогащая лексикон. Уставший, грязный вышел рыцарь, доспехом яростно бренча. - Ну, где ж ты прячешь, недоптица, свои богатства? Отвечай! И почему в твоей берлоге не видно злата вообще, Зато лежит довольно много мне неизвестных овощей? Дракон вздохнул: – Садись, дурашка. В ногах, ты знаешь, правды нет. Отведай крови, съешь барашка. Здесь вовсе не было монет, Ни серебра, ни даже меди, ни прочей яркой мишуры. Богатства ты и не заметил, мою пещеру перерыв. Эх, люди, как же вы похожи, поначитались ерунды. Что может быть всего дороже, как не взращенные плоды? Ну, что за племя вы такое? И тут прохода не дают... Когда оставите в покое персону скромную мою? – Печально выдав эту фразу, к груди он бережно прижал Не жемчуга и не алмазы, а крупный спелый баклажан. В неслышном вальсе ночь кружится, играют звезды в чехарду, Бредет куда-то грустный рыцарь, ведя лошадку за узду, Не первый день уже в походе, а цель все так же далека… Дракон похрапывает в гроте средь огурцов и чеснока.
Ты рос послушным. Играл, улыбался старшим. Ты знать не знал ни драконов, ни старых башен. Только беда: уродился сынком монаршим. А, значит, ноги в стремя. Спасай. Скачи. И наплевать бы с высокой на ту девицу, Пусть она дальше в каморке своей томится. Надо же было - родиться наследным принцем! ... в кузне уже натачивают мечи. Что не сидится спокойно вам, бабы-бабы! К башням таким дорога - одни ухабы. Лучше по-русски, жила бы в обличье жабы И по ночам готовила калачи. _ Ты вырос крупным на радость себе и старшим. Ты знать не знал ни принцесс, ни каких-то башен.. И что от тебя надо этой дурынде страшной? Пальцем грозит: - Ты обязан! Хватай, тащи! И наплевать бы, да крыльями отмахнуться. Пусть себе братья и сестры потом смеются! Что ж так насела... Кричит. И глаза, как блюдца. И ты сдаешься: - Только не верещи. Ты ищешь башню, сидишь и сидишь на стрёме. Вот угораздил попасться дурной кулёме! Лежал бы себе в пещере в блаженной дрёме... А не считал бы от скуки её прыщи. _ Рыцарь с драконом сойдутся в финальной схватке, Да на принцесс ни один, ни другой не падки. Как их любить? Лишь претензии и припадки, Чуть что не так - "еду к маме!". Ищи-свищи. Плюнут. Обнимутся. Станут болтать о вечном. Дружба любого делает человечным. Что до принцессы - найдёт дурака на печке, Чтобы всю жизнь варить для него борщи.
Я расскажу тебе на ночь такую сказку, Главных героев ты можешь совсем не помнить. Жил был однажды где-то обычный мальчик, Больше всего на свете любил драконов. Каждое лето он пропадал без вести; Мать волновалась: куда он ушел, что случилось? Он исчезал – замирали часы на месте, Жизнь в его комнате словно остановилась.
Мальчик же шел по горам, где не бродят туристы, В мертвых краях, где и летом случается вьюга, Где под обвалом заснули навек альпинисты. Мальчик шел в гости к самому верному другу.
Друг жил в пещере и был не совсем человеком, В золоте глаз отражалась волшебная осень, Возраст – две тысячи лет и еще четверть века, По человечески будет всего двадцать восемь. Друг пробуждался от сна, умывался снегами, В старом камине огонь разводил с полувздоха. «Хочешь, мы спустимся вниз? Пролетим над степями. Кто нас увидит? Тебе здесь порой одиноко».
Друг улыбается, ставит кофейник, не спорит, Тайны вселенной скрывает дракона улыбка. «Я так соскучился. Так хорошо, что нас двое». Вместо ответа друг молча берется за скрипку.
…Где же то небо, собратья по крови и битвам? Чистые реки, и жемчуг на дне – не достанешь? Древние клады и праотцам нашим молитвы – Может, ты знаешь?...
Мальчик задумчив, он снова пленен безвозвратным. Друг усмехается: «Хватит грустить, полетаем». Выше и выше… в глазах появляются пятна, Только не воздуха, крыльев ему не хватает. Лето пройдет так за чаем, полетами, скрипкой, Грустью нездешней. Прощания слова не молвить. «Если б остался…Ведь ты человек по ошибке». Осень так близко, об этом не хочется помнить.
Мальчик пакует рюкзак. «Я вернусь, обещаю». Друг улыбается: «Я провожу до долины». В городе мальчику снится, как солнце играет На чешуе. Ночь дракону покажется длинной.
Сказка о драконе 1. Говорят, на свете живёт дракон, говорят, страшней его не найти, Мол, он враг человеческий испокон, искушает людей, сбивает с пути. Говорят, что кожа его - гранит, говорят, в глаза ему не смотри - Мол, завертит, закрутит, заворожит, заморозит каждого изнутри. У дракона шкура темна, сера, а еще он быстрее любой змеи. Пролетают мимо века, ветра, он - почти скалою во тьме стоит. Есть принцесса, дворец её далеко, косы рыжие, порванные штаны. Она знает, что где-то живет дракон (выдох пламенный, зубищи жестяны). Королеве нужен хороший зять, и король на дочку опять сердит, Но принцесса мечтает однажды взять и дракона самостоятельно победить. *** Горизонт серебрян, необозрим, поднимаются горы в неровный ряд. То ли это мы легенды творим, то ли это легенды тебя творят. Песня сложится за твоей спиной, золотое солнце войдёт в зенит, И принцесса едет на смертный бой, и копьё о щит жестяной звенит. И влетает, как рыжая стрекоза (правда, что ль, он пламя рождает ртом?)... Но они замирают глаза в глаза, и становится сказка вдруг не о том.
2. Всех, кто сегодня счастлив - боже благослови, Где-то в душе рассказчика мерзко скребутся черти. Понимаешь. Любая сказка - она всегда о любви, Даже если кажется, что о смерти. Просто законы - справедливы, хотя и злы. Тот, кто горяч - никогда не сможет согреться. Это неправда, что драконы умирают от старости или стрелы. Они умирают от любви, что не помещается в сердце.
3. Входит ночь во дворец, темноглаза, тепла, боса, Затихают шаги, умолкают все голоса, И в свои покои идёт королева, И никто не хочет попадаться ей на глаза. Да, она не любит празднества и балы. Молчалива, спокойна. Идет. Прямее стрелы. Её косы рыжи и руки её теплы. Говорят, что она смотрела в глаза дракону И осталась жива, величайшей из дев прослыв. Может, кто-то еще б добавил чего, но кто же будет так глуп? Королева раздевается у зеркала и всматривается вглубь. И отчетливо видит, как белая кожа становится чешуей, Такой, что не пробьёт ни одно копьё, Как в чертах лица проступает - уже не вполне своё. Как становится неуязвимым и нелюдским - Потому что любивший дракона сам становится им. И она сползает по стенке, нищим завидуя и калекам, Шепчет: "Господи боже, как я устала быть человеком".
Рассказать тебе сказку без магии и прикрас? Будет в ней принцесса, с глубокою бездной глаз, Будет и дракон с серебряной чешуей, И король, и принц с прогнившей насквозь душой.
Я начну свой рассказ с жестокого короля, Любит он лишь деньги, земли и векселя, Детский плач его раздражал, вызвал мигрень, И он просто избавился от принцессы в один из дней.
У принцессы тянется день за днем, Она любит дракона, играет с его огнем, Обнимает за шею и гладит по чешуе, У принцессы все руки в пепле и серебре.
Она больше не помнит детство, отца и кукушку-мать, Ей не хочется попусту вспоминать, Ей дракон дороже и ближе всех, Искренний и счастливый, как детский смех.
У дракона сердце обнажено, Беззащитное, как сияющее руно, Ни клыки, ни огненная струя, Не способны сделать из пастыря дикаря.
Он нашел принцессу среди лесов, Стал делить с ней пищу и скудный кров, Отогрел от злости, от всех обид, И придал здоровый, счастливый вид.
Принц охотник до славы, и до жены, Той, что будет готовить, рожать и стирать штаны, Он не любит принцессу, но выдумал столько драм, Что порою верит в свой блеф и сам.
Вот тебе и сказка без волшебства, Остается только одна глава, С кем же быть принцессе, ты можешь решить и сам, В этой сказке, как в жизни, открыт финал.
Матушка, отпусти меня в долгий путь и до весны обратно не ожидай: Странное беспокойство теснит мне грудь и призывает в выстуженную даль. Край, куда я иду, и суров, и гол, только вершины высятся впереди. Где видят небо пики разбитых гор, там и лежит крылатый мой господин. Хвост его обвивает остовы скал, крылья легли меж пиками как мосты, Панцирь поблек от пыли и от песка, прежний пожар в могучей груди остыл. Взяв меру мертвой, меру живой воды, чашу, в которой вечно горит огонь, Я пойду вдоль обрушившейся гряды, простоволосой будучи и нагой. Мертвую воду вылью дождем с небес, раны его омою и заживлю, Кубок с живой водою дам выпить весь, чтобы восстал, как прежде, могуч и лют. Пламя зажгу от собственного огня, сделаю первый вдох, разведу в крови: Встань, господин мой, выйди встречать меня! ...Матушка, отпусти и благослови.
Братец мой, маленький и глазастый, свиток один прочитал с конца: Что-то про море, у моря — царство, в царстве, как водится, правит царь. Мирно жилось под рукой закона, где всякий ключ ведал свой замок. Царь иногда побивал дракона, только прикончить никак не мог: Или поля зарастут бурьяном, или ручей потечет золой. Слухи ходили, что мать смутьяна заточена была под землей. Мол, старый царь подрубил ей крылья, в цепи железные заковал. Панцирь ее покрывался пылью, жар неугаснувший остывал. Так и не стало с тех пор покоя, хоть на веревку дракона вздень... Только теперешний царь другое тщетно обдумывал каждый день. Долго искал он себе невесту. Можно подумать, что ерунда: Всякой приличной девице лестно было ответить владыке "да". Но ни одна не пришлась по нраву: эта уродина, та крива, Третья в ночи собирает травы, да и отец ее колдовал. Эти две дуры всегда смеются, та, что у стенки, всегда молчит, Эта получше, но косы куцы, будто обрезали палачи. Все в них неправильно: дышат, ходят, даже здороваются не так. Может быть, дело в дурной породе, может быть, он еще тот чудак. Только ни силы в них, ни величья, будто и в жилах не кровь — вода. Глянешь на миленькое обличье, а за обличием — пустота. Так он и правил, как жил исконно: честно и миловал, и карал, Взыскивал подать, гонял дракона, войско могучее набирал. Только тоска становилась злее. Раз встретив ящера у ручья, Царь подошел и спросил у змея: — Враг мой, здорова ли мать твоя? Что было дальше, я сам не помню, только старик один говорил: Царь, мол, спустился в каменоломню, переходившую в лабиринт. Вышел к пещере, где тварь томилась, жуткой окутана тишиной. Вышел, готовясь явить ей милость, вышел — и замер как соляной. Ибо явилась старинной былью, песней бессмертной, мечтой живой. Купол ее исполинских крыльев небом простерся над головой. Ибо могущественней любого в прежнем величьи она была. Царь, говорят, осмотрел оковы и разомкнул их куском стекла. Сколько отцов потом горевали, сколько невесток царь отдавал — Только женился на этой твари, южной короной короновал. С тех пор в краю этом было вдосталь хлеба, и золота, и огня. Тысячу лет правит их потомство, тысячу — если считать меня.