Вот приходит герой, с которым расстались давным-давно,
Плачет, мается, ноет - хочет переиграть.
А ты не можешь даже найти тетрадь,
В которой писался этот роман.
Десятый был, что ли, класс? Помнится кадрами, как в кино -
Училка по математике, по прозванью Мадам,
Учитель по физкультуре по кличке Свищ,
Тетрадка с героем, предавшим пару тыщ
Соплеменников и сподвижников. Ради чего? Провал.
И вот он приходит к тебе во сне,
Рассказывает, как эти двадцать лет воевал
В каких-то джунглях Мезоамерики, блин, прикинь?
С испанцами. За индейцев. Не знаю, как он туда попал,
Не знаю, что он там делал. Кажется, стал святым,
Пришел вот, отчитался и попросил - вышибить клином клин,
Позволить сложиться за племя. Как-нибудь по весне,
Чтоб так искупить вину и тот давний страх.
А что я могу? он давно не в моих руках,
А что я могу на просьбу: "Ну хоть молись?".
Пишу его имя в блокноте, пускаю с балкона вниз,
Бумага летит за дом - туда, где горит восток.
Господь находит своих везде - Он поймает листок.

(с) Lubelia

Вот июньское солнце играет в траве, вот по рыжему склону ползет муравей,
Вот старик Акимару зовет сыновей - погляди-ка, вон скачут, заразы!
По заросшему саду летает перо, сыновья Акимару бегут вчетвером,
Вроде разные, словно арканы таро, а с лица - все легки и чумазы.
Сулу знает: он старший, а значит - боец, и его не сразят ни стрела, ни свинец.
"Что за храброе сердце!" - гордится отец, - "Он другим и стена и защита".
Средний, Хапу - умён, он увидит огни в бесконечных долинах потрепанных книг,
Даже сны не всегда поспевают за ним, чтоб узнать, где секреты зашиты.
Самый младший из братьев - бродяга Тору, он любую беду превращает в игру,
И дорожные знаки в сплетении рун он отыщет, хитрющее пламя!
...А Тамуки-подкидыш бежит позади, он не воин, не маг, не искатель пути,
Но забытые песни он держит в груди, согревает ладонями память.

Паутинкой невидимой тянется стих, Акимару в далёкие страны нестись,
Говорите, чертята, что вам привезти, выбирайте, что на душу ляжет!
Просит Сулу клинок, чтоб ветра рассекал, чтоб свободно и плавно скользила рука,
Чтоб с хозяином славу по миру искал, не боясь ни бандитов, ни стражи.
Хапу думает долго, светлеет лицом, просит книгу заклятий - и дело с концом! -
Из затерянной жаркой страны мудрецов, из песочного томного плена...
Младший просит отца отыскать сапоги, чтоб бежать по дорогам быстрее других,
Чтоб его никогда не нагнали враги ни в одной из попутных вселенных.
А Тамуки-подкидыш лишь просит фонарь, весь задумчивый, тихий, прямой как струна.
Остальные смеются, не могут понять, недоверчиво смотрят на брата.
Акимару кивает - мальцам невдомёк: пусть быстры сапоги,
Пусть ужасен клинок, но покуда в руках не погас огонёк - ты отыщешь дорогу обратно.
***
Время ходит околицей, горной тропой, вечерами в деревне трезвонят отбой,
Стих бежит по дорогам каймой голубой, сквозь года завивается плетью.
Не тревожат покой безмятежной страны, не вторгаются тени в полночные сны,
Акимару пирует в чертогах иных, подрастают вчерашние дети.
Сулу нынче недурно владеет клинком, и сложнейшие битвы даются легко,
Путь-дорога уводит его далеко - эй, дорога, храни полководца!
Что до Хапу - он вычитал тысячи книг, в их секреты неслышной змеёю проник,
Часто кажется ночью, что смотрят они темнотою бездонных колодцев.
А Тору увлекает иная игра - он в Серебряном Море известный пират,
По земле ли, по морю - шаг легче пера, парус бьется подстреленной птицей...

Далеко за горами, один в маяке, обитает Тамуки, не видясь ни с кем...
...но почувствуй, фонарик теплеет в руке. Перелистывай смело страницу.
***
Кровь - своя ли, чужая? - течет по лицу, всё смывая предателю и храбрецу,
Но большое сраженье подходит к концу, сталью звонкой победу рисуя.
А на самом пригорке, с раненьем в груди побежденного войска лежит командир -
Он тревожно и прямо на небо глядит, а над ним возвышается Сулу.
Что для воина - сердце? Здесь главное - честь, и в любом поединке всего не учесть,
Вот солдаты глядят, как свершается месть, вот на шпаге смыкаются руки...
Что для воина - жизни? Не медли, дурак, получи, ненавистный, поверженный враг...
Но за сотни земель загорелся маяк и доносится песня Тамуки.
...Вот вернулся отец - от песка словно бел, вот подаренный меч, вот грифон на резьбе.
Ты, счастливо вздохнув, обещаешь себе - оставаться бойцом, не убийцей!...
И уходит куда-то кровавый морок, Сулу, хмыкнув, бросает под ноги клинок.
Вот рассказ ручейками бежит между строк, не давай-ка ему заблудиться.
***
Вот минуты летят на исход сентября, вот оплывшие свечи во мраке горят,
Вот и Хапу-колдун завершает обряд над зловещей распахнутой книгой.
Заклинанья зовут, поднимаясь со дна - милый Хапу, забудь всё что было до нас,
Нам великая сила богами дана - как дышал ты до этого мига?
Что для мага - быть пленником в клетке людской? Ведь такие, как ты, не находят покой...
Заклинанья уносят его далеко, остужают горячее сердце.
И уже ворожба заплелась до конца, и уже в зеркалах не увидеть лица...
Но когда запирают ворота дворца - где-то сбоку откроется дверца.

А ладони Тамуки белее, чем мел, море снизу ревёт и бушует во тьме,
Вот уметь бы сражаться, и плавать - уметь, но увы - не умеет, хоть тресни!
Ах, вот был бы Тамуки пират или маг - он бродил бы по свету, сводил бы с ума...
Но сверкает фонарик, пронзая туман, и журчит переливами песня.

...Деревенские ночи - черней, чем смола, и погасшая свечка мягка и тепла,
Умыкнуть фолиант из отцовских палат и читать, опираясь на звезды...
Вырывается Хапу из липких сетей, покатился котёл по гранитной плите,
Заклинания плачут, зовут в темноте - но уже понимают, что поздно.
***
Быть рубакой, по чести, такая тоска - тяжеленную саблю с собою таскай,
И погибель твоя, как подруга, близка, обласкает же, где бы ты не был!
Быть волшебником - скука, позволь уж сказать - над потрёпанной книгой испортишь глаза,
И тебя не спасает меж пальцев гроза, коль звенит настоящая в небе.
А подайся в пираты, хоть сердце скрепив - и услышишь, как старая мачта скрипит,
Под тобой океан - не жалеет, не спит, норовит обвенчаться с кормою...
А пиратская доля - лиха и легка, и флагшток задевает порой облака,
И ветра угоняют тебя на закат, расстилаясь дорогой прямою...

...Иногда горизонта полоска темна, и вокруг - не рассвет, а сплошная стена,
И подруга-погибель - ох, как же страшна! - вновь маячит угрюмым оскалом...

И врывается песня, светла и добра, и дрожит незабудкой среди серебра -
То поёт в маяке мой неназванный брат. Он не даст мне разбиться о скалы.

(с) Джек-с-Фонарём

Вот книга жизни - смотри скорее, работа, школа и детский сад.
В четыре варежки руки греют, а в шесть - подпалины в волосах.
В двенадцать снова принёс четверку, в пятнадцать гром за окном гремит,
В семнадцать хоббиты, эльфы, орки, бежать, срываться, стучать дверьми.
На той странице - мотало, било, бросало на остриё меча...
На этой - сохнут еще чернила. В ней нету "было", в ней есть "сейчас".
На этой - сонный июньский город, нырять, дрожать в ледяной воде,
Кататься в парке, мотаться в горы, быть всюду, вместе... и быть нигде.

Когда не пахнут степные травы, не греют мысли и блеск лучей,
Когда внутри - остывает, травит, когда ты словно другой, ничей,
И тускло светят в дворах и кухнях все те, кто может еще светить,
Когда ты знаешь - всё скоро рухнет, исчезнут в дыме твои пути,
Когда всё счастье ушло куда-то, кусками рушится личный мир...
...Вломи себе по башке лопатой. И от меня кочергой вломи.
Дай в лоб с размаху, сойди с уступа, не клейся, словно дешёвый рис.
Бывает пусто - но стисни зубы, не трусь, одумайся, соберись.
Проснись с рассветом, смотри - в пожаре рисует солнце свои черты.
Мир очень старый и мудрый парень. Он видел кучу таких, как ты.

Не нужно мерить судьбу шагами, и ждать удачи ли, власти ли.
Для тех, кто сдался - мир словно камень. Для тех, кто верит - он пластилин.
Не прячься серой угрюмой тенью, не шли надежды в металлолом.
Твое упрямое Восхожденье стоит и ждет за любым углом.
Ты можешь ждать, сомневаться, греться, бояться, волосы теребя.
Но как-то раз в беспокойном сердце проснётся кто-то сильней тебя.
Потащит, грубо стащив с порога, скрутив реальность в бараний рог.
Смиренным нынче - одна дорога. Таким как ты - миллион дорог.

Вот книга жизни - мелькают строчки, не видно, сколько еще страниц.
Одно я знаю, пожалуй, точно - глупей нет дела: трястись за дни.
Ужасно глупо - всё ждать чего-то, гадать, бояться, не спать, не жить...

...Нырять в хрусталь, в ледяную воду, где камни острые, как ножи.
Бежать в автобус, занять оконце, жевать сосиски и хлеб ржаной,
Смотреть, как вдруг на закате солнце тебя окрасило рыжиной,
Гулять по Спасу, писать баллады, тихонько нежность вдыхать в слова,
Ловить затылком людские взгляды, и улыбаться, и танцевать.
Срываться в полночь, пить хмель и солод, влюбляться чертову сотню раз...
А мир смеётся, он пьян и молод. Какое дело ему до нас.

(с) Джек-с-Фонарём

Оказалось, нет противоядия от отчаяния, каждый месяц изволь пережить рецидив;
Можешь дать вековечный обет молчания и уехать, никого не предупредив,
Но ведь однажды вернёшься нечаянно, всё с той же дырой в груди.
Соседи будут кричать, как всегда кричали, дождь будет греметь водосточной трубой;
Можешь злиться и пожимать плечами, ввязываться в неравный бой,
Но тебе причинили ровно столько печали, сколько ты мог унести с собой.
Говорят, весны не будет, и правы отчасти, холодно, не согреться под тонким плащом;
Свобода, никто к тебе не причастен, ты допиваешь кофе и просишь счёт.
А то, что тебя сейчас рвёт на части, так это от счастья, от чего же еще.

(с) Ксения Желудова

Послушай, родная, я точно знаю: мы выстоим! Мы сами себе назначаем границы возможного.
Ты только держись, не сдавайся, борись за истину, пусть даже кому-то она и кажется ложною.
Нельзя быть для всех идеальным, святым и праведным, пройти сквозь огонь, не ожегшись, нырнуть - не вымокнув.
Так сделаем то, что мы сами считаем правильным, оскалив клыки и шипастые крылья выметнув.
Вдоль тропки к мечте сплошь кресты над могилами стынут, поставленные там не злой - просто чуждой волею,
Не бойся, иди в полный рост, не тревожась за спину - я буду с тобой до черты. А за ней тем более.

(с) Volha

Восхождение: Небесный Хор.

На работе столько дел - разгребай лопатой, посетители гудят, словно стая чаек.
Кевин мало спит, обедал давно когда-то, по столам разносит блюда и чашки с чаем.
Над плафоном старым вьются, наглеют мухи, духота и шум царят в городке приморском.
Официанты ходят бледные, словно духи, от финансов, сна и нервов осталась горстка.
Говорили ведь - останься в своей столице, там прохладней, чище, легче, и денег куча...

...Но живым теплом июль накрывает лица, по утрам в окно стучится несмелый лучик.
Отворить калитку, тихо прокрасться мимо, по песку пройтись, к прибою, к солёным волнам.
Танцевать, молчать, быть магом, факиром, мимом, ощущать себя другим, настоящим, полным.
Танцевать, морским ветрам подставлять ладони, танцевать, забыв о шефе, заказах, планах...
И когда уедет Кевин, то он запомнит не работу, а ракушки во всех карманах.
***
Дождь идёт давно - противный, сырой, осенний, но у Волка нет зонта - да зачем он сдался!
Как рука болит - наверное с воскресенья, он тогда, кажись, неплохо совсем подрался.
А кругом течёт ноябрь, кипит рутина, ни на пиво, ни на хлеб не осталось денег.
Эх, хорош сейчас, наверно - фингал, щетина, под глазами в три ряда залегают тени.
Вдруг пристанут, вдруг подумают, что бродяга, он отбился б, не впервой-то, давно знакомо...

....Но в кармане куртки дрыхнет щенок-дворняга. Не простыл бы, донести бы скорей до дома.
Волк не то что бы любитель зверюг и бестий - погляди, зараза, морду от капель прячет! -
Просто тот дрожал, скулил и сидел на месте... Волк в какой-то из моментов не смог иначе.
Волк заходит в дом, кидает ботинки в угол, осторожно выпускает щенка погреться -
Тот еще дрожит, немного еще испуган, но уже спокойней бьется собачье сердце.
С них двоих воды - как в море в момент прилива, что там нужно-то: ошейник, игрушки, миски?...

На неделе Волк идет в магазин за пивом, и, ругнувшись, покупает взамен сосиски.
***
А тропа ведёт сквозь вереск, в пустую рощу, до малейших черт знакомы ему дороги.
Вот еще чуть-чуть, тропинка тепла наощупь, в молодой траве ступают босые ноги.
А вокруг пруды - серебряные оконца, через полчаса - дождешься? - и солнце выйдет.
Но Реон не видит мая, не видит солнца. Он, по правде-то, вообще ничего не видит.
Ожиданье пахнет горькой лесной смолою, темнота не терпит света, не терпит сказок...
Но слышны шаги - с рассветом приходит Хлоя, и приносит вместе с голосом сотню красок.

...А потом уже ни ветра, ни слов не слышно, меж сплетенных пальцев вьются строкой легенды.
Для двоих открыты звезды, открыты крыши, океан вдали несётся атласной лентой.
Он её глазами видит густую зелень, городской трамвай, вдали - очертанья пашен...
А она в его - как ведьмы готовят зелья, как летит пегас среди изумрудных башен,
Как блестит в пещере гномьей гора алмазов, паруса вздымает ветер - послушен, ласков...
Темнота не терпит света, не терпит сказок. Но она сама - всего лишь дурная сказка.
***
Говорят, он ходит мягко, всегда во фраке, не вглядишься - и подвоха-то не почуешь.
Сторонятся те его, кто читает знаки, не растут цветы в долинах, где он ночует.
Он всегда улыбчив, мягок, умён, надушен - это враки всё, что пахнет огнём и серой.
Он придёт к тебе, сомненьем терзая душу, он подарит вместо страхов уют и серость.
Это он прошепчет тихо - "сдавайся лучше", это он - "не сможешь, тише, да бросить легче",
Подберет к тебе твой самый постыдный ключик, закидав делами, скажет забыть про вечность...
Говорят, что он успешен, что он спокоен, не боится, мол, ни нас, ни себя, ни Бога....
...Но когда танцует Кевин среди прибоя, но когда у Волка кто-то скулит под боком,
Но когда Реона сердце лучится пеньем, но когда у Хлои песня бежит рекою...
Господин по фраке мучается мигренью, и уходит в тень, становится темнотою.

(с) Джек-с-Фонарём

Любимый город

Казалось бы, обычный городок. Люд не убог, но и не шибко знатен.
Окрестности уверенный ходок за вычетом лесов изучит за день.
Здесь добывают порох и руду, гончарят и выращивают злаки.
Отборные пиявочки в пруду. Но главное: тут водятся маньяки.
Безумным психопатикам – виват! Мы любим вас так искренне, так пылко.
И к черту нездоровый адекват, да здравствует злодейская ухмылка!

(с) RonaVorona

Мэри-Сью в Шервуде

Сияние бушующего лета застряло в белокурых волосах…
Напрасны все старания поэта – такой красы в стихах не описать.
Посмотрим на реакцию злодея, застывшего с улыбкой (!) на устах,
Не спрашивая: «Боже правый, где я?» Кто встретит Мэри-Сью, лепечет: «Ах!»
Любовь его велика и могуча, безумные глаза напалмом жгут.
Надрывно в тишине трещали сучья – в экстазе с древа рухнул Робин Гуд
(Во вкусах, как обычно, солидарный). Красавица не прятала лица.
И взгляд иссине-перпендикулярный манил к себе влюбленные сердца.
А Мэриан, взглянув на эти страсти, вздохнула - и с шерифом под венец
Отправилась. Не юн, зато при власти. И с юмором. А сказочке – конец!

(c) Jaruschka

Что такое хорошо и что такое плохо (адаптация для самых маленьких под редакцией шерифа Вейзи)

Крошка сын к отцу пришел. И спросила кроха: что такое хорошо и что такое плохо?
Мчится парень через лес, молнии подобен. Деточки, оставим лесть: это храбрый Робин.
Реет плащик на ветру знаменем фашизма. Это точно не к добру: настоящий Гисборн!
Вечным летом, как дурак, отморозил пальчик? Гуд поможет просто так – он хороший мальчик.
Если парень сжег подряд полсела и ферму, про такого говорят… Впрочем трупы немы.
Жарит Гуд на вертеле мясо кабыздоха. Гисборн жрет икру в тепле (это очень плохо!)
Лес опасен и дремуч, люто ветер свищет. Ну а Гуд – как солнца луч, хорошей не сыщешь.
Гиззи новенький дворец прикупил, свиненок. Вот и сказочки конец. Выбирай, ребенок.

(с) RonaVorona

РГ по-бразильски

Мне снился Гуд. Мой самый главный враг. Мерзее вряд ли сыщешь в королевстве.
И молвил он: «Ты знаешь, я твой брат! Но силы зла нас разлучили в детстве».
Смущенно кашлянув, из темноты надвинулся Малютка Джон несмело.
И вопросил: «А можно нам на «ты»? Я дядя твой. Прикинь – какое дело!»
«Привет, кузен! - ворвавшись, прокричал паршивец Алан в ухо громогласно. –
Семья, сэр Гай, начало всех начал! От кровных уз бежали мы напрасно».
«Двоюродный племянник», - Мач кивнул и руку мне пожал нечистой лапой.
ЧГ. Я слабо крикнул: «Караул!» Вошел принц Джон. Назвался чьим-то папой.
Нет, лучше смерть. Скажите: это миф! Кого мочить? Везде сплошные братья!
«Я – ваша мать», - сознался вдруг Шериф и, прослезившись, распахнул объятья…

(с) RonaVorona