Лес волшебный, тонкие тропины, звездное слепое многоточье,
Руки, обожженные крапивой, светлые заплаканные очи,
Семь веков молчанья и терпенья, жгучие рубашки, как проклятье,
Белые растрепанные перья, легкое оборванное платье,
Русые змеящиеся косы, взгляд прямой, без горечи и страха.
Я молчу на речи и вопросы, лишь плету заветную рубаху.
Князь спешит неверными путями, вопрошает ласково, но грозно.
Сны приходят ночью лебедями, перья рассыпают пылью звездной,
Только утро встанет над водою – улетают сказочные братья.
Не одну берешь меня – с бедою, может быть, подумаешь – не брать ли?
Но молчу, лишь слово – все сначала, семь веков, одиннадцать одежек,
Ничего тебе не отвечала, все надеясь – надоест, уйдешь ты,
Добрый, и упрямый, и красивый. Ты смотрел и говорил, сжимая
Руки, обожженные крапивой: «Не моя, прекрасная, немая».
(с) Ксения Ващенко
Руки, обожженные крапивой, светлые заплаканные очи,
Семь веков молчанья и терпенья, жгучие рубашки, как проклятье,
Белые растрепанные перья, легкое оборванное платье,
Русые змеящиеся косы, взгляд прямой, без горечи и страха.
Я молчу на речи и вопросы, лишь плету заветную рубаху.
Князь спешит неверными путями, вопрошает ласково, но грозно.
Сны приходят ночью лебедями, перья рассыпают пылью звездной,
Только утро встанет над водою – улетают сказочные братья.
Не одну берешь меня – с бедою, может быть, подумаешь – не брать ли?
Но молчу, лишь слово – все сначала, семь веков, одиннадцать одежек,
Ничего тебе не отвечала, все надеясь – надоест, уйдешь ты,
Добрый, и упрямый, и красивый. Ты смотрел и говорил, сжимая
Руки, обожженные крапивой: «Не моя, прекрасная, немая».
(с) Ксения Ващенко