Был день подходящий, погода погожа, и жажда познаний – остра,
И небо над нами на море похоже, а звезды – на искры костра.
И месяц светил на стоянку на нашу, прорезав серпом небеса.
Мы с братьями выпили мудрости чашу – и тьма нам открыла глаза.
Текли, будто вина, легенды по кругу и тени рождались из рук.
Но вот, Молчаливый меня взял за руку и вывел за огненный круг.
И мы в темноту полетели тенями, утратив и форму, и вес,
И ночь расступилась тогда перед нами, и принял в объятия Лес.
Высокие сосны согнулись, что ивы, послышался вой вдалеке.
И принялся вдруг говорить Молчаливый на птичьем чужом языке.
И сели в Лесу мы на камне устало у древней высокой сосны,
И понял я вдруг, удивляясь немало, что мне его речи ясны.
А Лес на дороге разбрасывал руны, я видел альгиз, хагалаз,
И жилы мои зазвучали, как струны, и вылилось небо из глаз.
Мы шли с Молчаливым за флейты игрою: я зверем к тропинке приник,
И рядом бесшумно ступали герои из мною прочитанных книг.
Нам с духами трав довелось повстречаться, под мудрое уханье сов,
В Лесу мы бродили не более часа /а, может, и сoтни часов/,
К рассвету нас Лес, раскрывая объятья, назад отпустил без помех.
А там, у огня, ожидали нас братья, веселье, беседы и смех.
Под утро туманная дымка слепая окутала лагерь стеной.
И понял я вдруг, у костра засыпая, что Лес будет вечно со мной.
А в день, когда веки сомкну я навеки - свое обещанье храня,
Откроет мне Лес все дороги и реки, и примет навечно меня.

(c) Kladbische