никого не приручаю, чтоб не быть потом в ответе.
ты в руках своих качаешь полусонный южный ветер,
тихо шепчешь: «будет время – самого тебя приручат».
я тебе ничуть не верю: одному гораздо лучше.
ты смеешься: «вот увидишь!» воздух пахнет пряным карри.
я учу латынь и идиш, чтоб беседовать с ветрами.
бриз щебечет мне о море, золотых песчаных пляжах,
светлых водах акваторий и скалистых горных кряжах.
шторм поет о гильотинах, о Баварском тёмном небе,
кораблях в зелёной тине, переломанных о берег,
о туманной Фудзияме, вековых смолистых соснах
и парящем над домами боке солнца – абрикоса.
ты нас слушаешь вполуха. пьёт тайфун с твоих ладоней.
ураган ложится пухом на просевший подоконник.
ветер Севера, притихнув, сушит ландыш и багульник,
рядом с ним лежит брусника и кусочки сот из улья.
на столе мерцает лампа – светлячок в стеклянной клетке.
россыпью разбитых ампул дремлет буря над кушеткой.
и отныне я бессильный. приручённый, словно ветер.
пустотой воздушных линий мои пальцы нервно чертят:
«Ливс, Юй-бе, Борей, Лотаре, Юферс», и опять по кругу.
бледный огонёк сигары разгорается, как уголь.
ты вздыхаешь: «хватит дыма. я же за тебя в ответе», –
и совсем невозмутимо тянешь руку к сигарете.
все вокруг взлетает в воздух, мы парим в объятьях ветра.
он до боли грациозно разрывает ткань сюжета,
и дрожит сквозной мембраной нас укутавшая вечность.
в эпицентре урагана я целую твои плечи.

(с) Листомиров