Нет, придется все рассказать сначала, и число, и гербовая печать;
Видит Бог, я очень давно молчала, но теперь не могу молчать –
Этот мальчик в горле сидит как спица, раскаленная докрасна;
Либо вымереть, либо спиться, либо гребаная весна.
Первый начал, заговорил и замер, я еще Вас увижу здесь?
И с тех пор я бледный безумный спамер, рифмоплетствующая взвесь,
Одержимый заяц, любой эпитет про лисицу и виноград –
И теперь он да, меня часто видит и, по правде, уже не рад.
Нет, нигде мне так не бывает сладко, так спокойно, так горячо –
Я большой измученный кит-касатка, лбом упавший ему в плечо.
Я большой и жадный осиный улей, и наверно, дни мои сочтены,
Так как в мире нет ничего сутулей и прекрасней его спины
За высокой стойкой, ребром бокала, перед монитором белее льда.
Лучше б я, конечно, не привыкала, но уже не денешься никуда.
Все, поставь на паузу, Мефистофель. Пусть вот так и будет в моем мирке.
Этот старый джаз, ироничный профиль, сигарета в одной руке.
Нету касс, а то продала бы душу за такого юношу, до гроша.
Но я грустный двоечник, пью и трушу, немила, несносна, нехороша.
Сколько было жутких стихийных бедствий, вот таких, ехидных и молодых,
Ну а этот, ясно – щелбан небесный, просто божий удар поддых.
Милый друг, - улыбчивый, нетверёзый и чудесный, не в этом суть –
О тебе никак не выходит прозой. Так что, братец, не обессудь.
(с) Вера Полозкова