снова чертов ноябрь, мой конвойный и надзиратель.
кто-то вновь сообщил, что я выжига и предатель -
вон, с соседней клетки бросает взгляды наискосок.
здравствуй, хмурое утро расстрела, финальной точки -
память стынет в холодной камере-одиночке,
а задумчивый взгляд ноября устремлен в висок.

как ты там? - раз в недели две отправляю почту,
экономлю слова, уповая на междустрочья,
но о главном молчу бессовестно даже здесь;
а меня и не просят больше ни в чем признаться,
тут я списан, забыт, подставился, расписался -
что, да будет тебе известно, благая весть.

вновь стараюсь для всех быть вежливым и спокойным,
но срываюсь, лежу, повернувшись к стене, на тюремной койке,
чтоб не видеть чужих беззащитных ртов, обнаженных лиц;
мысли, будто клопы, мельтешат везде, не дают покоя -
десять шкур отрастил, а кусают за нежное, за живое,
и не вытравить этих маленьких кровопийц.

...устаю вдруг брести от камеры до расстрельной -
сигарета кончается ровно на предпоследнем,
а вокруг, не поверишь, так снежно и ни души;
выстрел; падаю ниц с хлопком и молчу - ну, хватит?

а декабрь сжимает меня в ледяном захвате
и твердит - ты дыши, мой хороший, дыши, дыши

(с) attaya